Дочь Гуччи спустя 30 лет раскрыла всю правду об убийстве своего отца

27 марта 1995 года на пороге своего офиса в Милане был застрелен глава модного дома Gucci, внук основателя бренда Гуччо Гуччи Маурицио Гуччи.

Организатором преступления выступила его бывшая жена Патриция Реджани, которая была осуждена в 1998 году. У Маурицио осталось две дочери - Алессандра и Аллегра Гуччи, которым на тот момент было 18 и 14 лет. Девушки до конца не верили в причастность матери к убийству и всеми способами старались вытащить её из-за решётки. Но после выхода из тюрьмы Патриция призналась, что она действительно заказала Маурицио киллеру.

Долгое время дочери отказывались давать интервью и комментарии на эту тему. Но после выхода в 2021 году фильма Ридли Скотта "Дом Гуччи" младшая дочь Аллегра решила взять слово. Как говорится в аннотации к книге, она надеялась, что лента расскажет о династии, их традициях, о создании и развитии бренда. Но сценаристы сконцентрировались на отношениях Маурицио и Патриции, создав очередной остросюжетный блокбастер. При этом, по словам женщины, фильм оказался недостоверным.

В своей книге, которая оформлена как письма к убитому отцу, Аллегра раскрывает все тайны своей семьи: говорит о взаимоотношениях родителей до и после развода, описывает характер отца и матери, подробно рассказывает о событиях марта 1995 года, после которых их жизнь разделилась на до и после. Говорит Аллегра и о том, как они с сестрой пережили утрату, как складывалась их жизнь после того, как маму посадили в тюрьму, какие испытания им пришлось преодолеть и многом другом.

С разрешения издательства "Рамблер" публикует отрывок из книги о том, как сёстры узнали о приговоре матери и как отреагировала на него сама Патриция.

3 ноября 1998 года мы остались дома. О приговоре суда первой инстанции узнали из новостей, в которых даже показали отрывок из последнего заявления нашей матери. Председатель четвёртой секции Миланского суда присяжных Ренато Самек Лодовичи обратился к ней:

"Синьора, подойдите ближе к микрофону, чтобы все вас слышали. Скажите нам, что вы хотите сказать суду в качестве последнего слова".

И тогда моя мать в ярости заговорила:

"Альдо Гуччи всегда говорил мне одну вещь: "Никогда не пускай в свой курятник лису, даже дружелюбную. Рано или поздно она проголодается". Теперь, после 22 месяцев почти полной изоляции, я долго размышляла и поняла, что "миллиарды", "богатство" и "власть" были самыми популярными словами в устах Пины Ауриеммы, и за ними скрывалось желание насладиться всем этим с моей помощью. Я была наивна до глупости. Оказалась вовлечённой в это дело против своей воли и категорически отрицаю - и буду отрицать всегда, - что была соучастницей".

Затем с вызовом обратилась к прокурору Карло Ночерино, который просил для всех пятерых обвиняемых пожизненного заключения:

"Единственное, что способно бросить тень печали и опустошить мою душу, - этот позорный процесс, ещё более ужасный потому, что делает меня главным действующим лицом в убийстве отца моих дочерей. Я закончила".

Эта речь была портретом моей матери. Другие обвиняемые держались иначе. Орацио Чикала, водитель, принёс "искренние извинения тем, кто любил доктора Гуччи и господина Онорато" (швейцара здания на виа Палестро, раненого во время засады). Ивано Савиони, исполнитель убийства, попросил "прощения у дочерей Гуччи" и закончил тем, что он "в ужасе от того, что произошло".

Адвокаты настоятельно советовали Патриции быть спокойнее, избегать пренебрежительного тона. Но она не послушала их и поступила по-своему. Она, как всегда, пошла в атаку. В самый серьёзный момент она подняла ставки до предела и поставила на кон всё, включая себя. Патриция не опустила голову перед судом, наоборот, гордо подняла её и набросилась на своего обвинителя.

Тогда я не совсем понимала подобное поведение, но расценила его как признак силы, сопротивления. Пережитое заставило меня изменить точку зрения: это были своего рода приступы - конвульсии плача, спазмы ярости, - похожие на те, что испытывают дети, которых охватывает неконтролируемый страх, либо из-за того, что они провинились, либо потому, что чувствуют себя непонятыми.

Избыточные и саморазрушительные мольбы о помощи: чрезмерная реакция должна побудить наделённых властью к состраданию, отмене наказания и завершению конфронтации объятиями примирения и забвения. Кто знает, насколько бессознательно, но Патриция делала то же самое: когда ей было страшно, она бросалась в пустоту, чтобы найти спасение, чтобы получить подтверждение, что её, несмотря ни на что, любят.

Но миру и забвению не место в судах, которые созданы, чтобы сталкивать нас со злом (что мы совершили или в котором нас обвиняют), сводить счёты с прошлым. Итогом судебного процесса стал суровый приговор: 29 лет лишения свободы. Удар в сердце. Но он не сбил нас с ног, а наоборот, вызвал возмущение. Это несправедливость, говорили мы себе, мы никогда не сдадимся, никогда… Нам предстоял крутой, извилистый, бесконечный, изматывающий путь: апелляция, кассационный суд, запрос на пересмотр сначала в Брешии, потом - в Венеции, несметное количество экспертиз и консультаций.

В тот момент мы были уверены только в одном: мама не покинет Сан-Витторе в ближайшее время. Её прежняя жизнь - два года после убийства, в течение которых она собирала по кусочкам далеко не безмятежную, но, по крайней мере, сносную жизнь, разбилась вдребезги.

После преступления и ареста приговор стал третьим землетрясением. Наша мать наконец согласилась увидеться с нами в Сан-Витторе: даже она к тому времени поняла, что разлука не будет короткой и она больше не сможет не пускать нас в свою новую жизнь.

Начались поездки, чаще всего однодневные, из Санкт-Морица в Милан. На свидания по средам и пятницам, а еще чтобы привести долгожданную посылку, вес которой не мог превышать пяти килограммов. Она всегда была забита под завязку, потому что в резиденции Виктора, как называла ее Патриция, жизнь была тяжёлой.

Разумеется, все расходы падали на наши плечи: от самых банальных повседневных трат до судебных издержек, от визитов мамы к врачу до счетов экспертов и консультантов.

Наследственные активы обеспечивали жизнь твоей бывшей жене (которую осудили за твоё убийство) и бабушке (которая, вероятно, знала о вине дочери): тебе не кажется, папа, что в этом есть что-то комичное?

Сильвана будет иметь наглость хвастаться тем, что внесла свой вклад в содержание семьи. К несчастью для неё, на наших текущих счетах остались неизгладимые следы ее частых "визитов". Жаль, что мифический жёлтый блокнот, в который бабушка записывала все свои действия с дотошностью старой лавочницы, исчез навсегда. После разрыва я ничего о нём больше не слышала. Она дошла до того, что обвинила меня в его краже. Много лет спустя, смеясь мне в лицо, она говорила, что "уберегла" его, потому что была "хитрее" меня.